Сегодня 69 лет исполняется Борису Гребенщикову. В августе корреспонденты RusDelfi смогли дозвониться лидеру группы „Аквариум“ в Лондон. Про Эстонию как глоток свободы, запреты на выступления, позицию в отношении Украины — в нашем эксклюзивном интервью.
Борис Борисович слегка задерживался, но менеджер уверял, что он „бежит“. Потому, когда музыкант всё же ответил на наш утренний звонок, мы поинтересовались, не начал ли он действительно бегать, то есть заниматься спортом.
„Нет, это было фигурально“, — тут же опрокинул он наши домыслы.
— А как же в таком случае выглядит типичный день Бориса Гребенщикова в Англии?
— За последние тридцать лет, когда я здесь, все примерно одинаково: я просыпаюсь, завтракаю, занимаюсь теми делами, которыми должен заниматься поутру. А потом еду в студию, чтобы в данный момент закончить очередной новый альбом. В студии почти каждый день. Мой распорядок дня не сильно отличается от того, когда я жил в России. Времени в жизни не так уж и много, чтобы тратить его на ерунду. Хочется, пока есть возможность, делать то, что людям так или иначе будет нужно.
— Строки сейчас пишутся?
— Пишутся. Все пишется.
— Когда услышим тот самый новый альбом?
— Вот мы его заканчиваем. Я очень надеюсь, что к концу этой недели я его отдам в мастеринг, соответственно, в конце августа он уже должен быть. В сентябре мы будем в Таллинне с концертом, и там можно будет услышать новые песни.
— Какие впечатления производит на вас Таллинн?
— Я в Эстонии бываю с начала семидесятых, когда мы ещё ездили туда автостопом, потому что Таллинн был западной страной, в отличие от России. Мы ездили, чтобы посмотреть, пожить немножко нормальной жизнью. Потому что Советский Союз все-таки был страной принципиально серой, где царила серая милицейская форма. Конечно, когда ты юн, то все все равно прекрасно: солнце, красота, влюбленность, музыка. Но общий климат в стране был немного давящий. Поэтому мы выходили на 21-е шоссе и ехали в Прибалтику, чтобы подышать воздухом мира, где на людей не давят так сильно.
— Как инструменты входили в машину? Грузовики останавливали?
— С инструментом я ездил всегда, даже автостопом. Наш клавишник Андрей Романов даже специально научился играть на флейте, чтобы можно было с собой возить музыкальный инструмент. И мы сидели как раз в Таллинне на „Хипповой горке“ у церкви Нигулисте и пели песни „Битлз“ на два голоса. Я играл на гитаре, он — на флейте.
— Давайте вспомним 1976 год, когда проходил Таллиннский фестиваль популярной музыки. Именно в Таллинне впервые к вам отнеслись серьезно. Для вас это по-прежнему знаковое событие?
— Рассудите сами. Группа, которая играет, скажем, при факультете прикладной математики — процессов управления. И откуда люди могут знать, что она существует?
— Из объявления на стене профкома!
— Тогда, в 76-м, мы каким-то чудом оказались в Таллинне. И нам впервые в жизни даже сняли гостиницу, обошлись с нами фантастически вежливо и тактично. Хотя они не знали, что с нами сделать, потому что не ожидали нашего приезда. Кстати, у меня есть подозрения, что мы могли приехать туда, просто услышав про этот фестиваль, и решили, что „ну как-нибудь там пробьемся“. Вот мы выходим на прослушивание, играем. И тут какие-то молодые комсомольцы сказали: это же „ахматовщина“! От имени Анны Ахматовой, а не от Ахмата Кадырова.
— Трудно сделать более изысканный комплимент.
— Я думаю, что это и были первые настоящие поклонники. Мы вышли в один из дней фестиваля на сцену, сыграли три или четыре песни и даже стали лауреатами, о чем узнали значительно позже. Но именно на Таллиннском фестивале популярной музыки мы познакомились с „Машиной времени“. Там же был ещё Стас Намин, много отличных групп. В общем, сразу попали в хорошую компанию.
— Мы знаем про таллиннский фестиваль, про тбилисский… Как вы считаете, почему свободные фестивали в советское время проходили не в Москве или Питере, а в небольших республиках?
— Потому что ни одному партийному или комсомольскому работнику не могло прийти в голову рисковать своей работой, свободой и жизнью, защищая какой-то там западный рок. Потому что слово „рок“ в то время было ругательным.
— В целом, у вас была отличная творческая тусовка, но в свете последних событий некоторые друзья придерживаются другой позиции. Если переходить на личности, то, к примеру, Сергей Галанин поддерживает, как ее называют в России, спецоперацию. Как вы считаете, такие люди, как он, действительно верят в свою правоту? Или же на это есть другие причины?
— Я на личности переходить не могу, потому что точка зрения каждого человека мне неизвестна. Но я вчера общался с одной очень симпатичной мне группой с мировым именем, которая прописана в России. И вот они сказали, что „мы были бы, конечно, очень рады сказать, что мы думаем. Но мы не можем рисковать тем, что нас прикроют полностью, как сейчас прикрыли ДДТ и очень многих людей“. Можно понять, потому что люди живут в стране, где открыто говорить опасно. Чтобы выжить, они выбирают свои слова.
— А если уехать и выступать по эту сторону границы? Ведь у „Аквариума“ тоже сейчас вряд ли получится провести концерт в Санкт-Петербурге, например.
— „Аквариум“ снова стал группой чисто виртуальной, которой он был большую часть своего существования. Потому что часть ребят из концертного состава сидят в России и оттуда выехать не могут. У них нет ни средств, ни возможностей. У них большие семьи, и вне России они не смогут выжить. Мы стараемся делать что-то, чтобы облегчить им жизнь, но наши возможности весьма ограничены. Поэтому сейчас мы — группа „БГ+“. По сути – тот же „Аквариум“, но, чтобы не обижать людей, которые не могут на данный момент играть, мы будем называться „БГ+“. В Таллинн мы приезжаем следующим составом: ударник Лиам Брэдли, флейтист Брайан Финнеган, мой сын перкуссионист Глеб Гребенщиков, Саша Титов на басу, Андрей Суротдинов на скрипке и Костя Туманов, клавиши и все остальное.
— Сейчас ваши концерты в России под запретом?
— Я точно не знаю, какое сейчас в России отношение к „Аквариуму“ и БГ. Но мы так или иначе не пересекаемся с теми, кто хочет официально заправлять умами людей. Мы всегда были в стороне. Мы существуем сами по себе.
— В Россию не планируете в ближайшее время ехать?
— Я думаю, что ехать в страну, где тебе власти публично говорят, что тебя ждёт пятнадцать лет тюрьмы при пересечении границы, не самое умное, что можно придумать.
— Как вы считаете, имеет ли право публичный человек в теперешней ситуации не высказывать свою позицию?
— Я воспитан в старых традициях. Мне кажется, что любой человек имеет право на все, что угодно. И, в частности, право на то, чтобы быть публичным или не быть публичным. Я – непубличный человек. Алхимия не может быть публичным занятием, чудеса делаются в молчании. Но я не скрываю того, что думаю. И если я что-то кому-то сказал, и людям хочется это опубликовать, то вольному воля. Это их решение, не мое.
— С агрессивным отношением к себе из-за позиции сталкиваются многие люди. Есть ли какие-то советы от вас, как реагировать на такие слова? Как себя оградить?
— Никакие ограды, никакие защиты никогда не действовали. Если человек прячется за оградой, значит, он уже проиграл. Или, как говорил кто-то из древних греков: „Если вы их ненавидите, значит, они уже победили“. Ни в коем случае не нужно никаких оград. Если у человека другая точка зрения, дайте ему возможность высказывать эту свою точку зрения. Дайте ему возможность быть таким, каким он хочет быть. Рано или поздно, опыт показывает, что людям, хотят того или не хотят, ничего не остаётся делать, кроме как констатировать истину. Потому что от истины все равно никуда не деться.
— Когда мы будем констатировать истину, как вы считаете?
— Не знаю, зависит от каждого человека. Замена „я“ на „мы“ – очень большая ошибка, которой советская власть и все остальные сильно испортили генетику и человеческое сознание. Потому что слабые люди все время прячутся за мнение стаи. А разве мы всего-навсего винтик в механизме, участник стаи? Нет. Каждый из нас — отдельный человек; он рождается и умирает сам по себе. И отвечать за сделанное он будет один, а не стаей. Поэтому кричать „я как все“ не надо. Не надо сваливать ответственность ни на стаю, ни на страну, ни на семью, ни на класс, ни на место жительства. Каждый из нас отвечает лично перед Богом. Все. Точка.
Беседовал Андрей Шумаков