БГ, Гребень, Борис Борисыч — человек, стоявший у истоков отечественной рок-музыки, экспериментатор — поначалу и культовый музыкант — сегодня. Наш разговор напоминает танец — то бодрую самбу, то ча-ча-ча, но никак не плавный вальс.
«МЫ НИКУДА НЕ ИДЕМ — ИДТИ НЕКУДА»
— Ваши поклонники всегда неистовы на концертах…
— Если ты идешь на то, чтобы петь песни, и хочешь, чтобы тебя любили, значит, будь готов, что тебя могут любить несколько больше, чем ты можешь себе представить.
— Вы оказали большое влияние на современную музыку. Тот же Шнуров сказал, что если бы не ваш альбом Radio Silence, то не было бы Сергея Шнурова.
— Мне Сережа очень приятен, я считаю его интересным человеком. Он говорил несколько раз удивительно приятные вещи. Хотя я полностью с ним не согласен в том… У нас разные методы самовыражения. Тем не менее я считаю, что мое мнение не является единственным на земле.
— Он считает, что мужчина без пистолета не мужчина…
— Я думаю, что мужчину немножко другая часть определяет.
— Мне показалось, что на вашем последнем студийном альбоме «Архангельск» вы мечетесь — непонятно куда идти…
— Мы никуда не идем. Дело в том, что идти некуда. Мы обитаем на этой земле, и у нас в голове все время конструкции такие: «о, мы идем в светлое будущее», или: «мы идем в ужасающее средневековье». Идем куда-то еще… Чем скорее мы вернемся к главному и поймем, что мы просто живем, что никто никуда не идет, тем всем будет проще.
— Неужели перед вами никогда не стоял выбор?
— У меня никогда в жизни не было ни единого выбора. По самой простой причине — я такой, какой есть. Мою реакцию легко предсказать, если знать меня. Чтобы у меня был выбор, я должен быть одновременно и таким, и таким и решать, в какую сторону я пойду. Поскольку я такой, какой есть, то я не могу решать, я иду, куда я иду. Понимаете, железо не выбирает, тонуть ему или плавать.
— Многим надо бы у вас поучиться.
— Не у меня, а у человечества. Нельзя быть невежами, это вредно. Это вредно для потенции.
— Как вам удалось не стать невежей?
— Мне было интересно читать. Я начал читать до школы.
«ПОЛОВИНЫ ВОПРОСОВ, КОТОРЫЕ МЫ ОБСУЖДАЕМ, НЕ СУЩЕСТВУЕТ»
— Когда ты тратишь много времени, для того чтобы заслужить собственное имя…
— Я не трачу время, чтобы заслужить. Зачем заслуживать собственное имя, когда оно у тебя есть с рождения?
— Но надо много работать, для того чтобы стать известным, популярным…
— Какие бедные эти люди, как жалко, что им приходится тратить жизнь на то, чтобы казаться кем-то в глазах других людей. Какой это позор!
— Это же не специально происходит.
— Если ты занимаешься искусством, тебе не важно, что по твоему поводу думают. Вот, например, Клод Моне сидит и рисует. Он пишет и пишет, потому что ему важно добиться определенных результатов, которые только он понимает. Естественно, ему удобно, если у него есть какие-то связи и его картины продаются. Удобно, но не важно.
— Но если нет денег, то тот же гипотетический Моне не сможет купить себе краски…
— Мы все время ставим повозку впереди лошади. Если человек начинает делать то, что он делает, то может случиться так, что ему не понадобятся все те устройства для решения проблем, которые он придумал, еще не начав делать. Эти места на искусственном Олимпе никому не нужны, кроме людей, которые настолько лишены какой-то потенции, что им приходится заменять настоящую жизнь ее подобием.
— Соглашусь.
— Так вот, если мы с этой точки зрения посмотрим, выясняется, что половина вопросов, которые мы обсуждаем, даже не существует. Потому что есть искусство, которым интересно заниматься, сложно и абсолютно неприбыльно. А есть вещи, которые прибыльны, но неинтересны, и заниматься ими не стоит, потому что они ничего хорошего не дают, кроме воображаемого престижа, воображаемых денег. Человек, например, за невероятные деньги покупает себе землю на Рублевке. Престижно. И его там же потом и убивают. А, между прочим, по России пропадает огромное количество земли. Одна старушка на 20 домов в деревне. Не позор?
— Позор. Разве это не созвучно вашим словам, что в Москве сейчас все печально?
— В Москве всегда было так.
— Как говорил Салтыков-Щедрин: вот я засну…
— Москва одновременно сочетание прекрасного домашнего, теплого, радушия и при этом удивительной этой «машины». Просто «машина» тогда была в Петербурге, а потом переместилась в Москву. Сейчас в Москве и то и другое. А Петербург остался без того и без другого. Поэтому такой интересный город — Москва. Поэтому я его так люблю.
ПРЯМАЯ РЕЧЬ
Интервью он не любит, мемуарами себя не утруждает, но все же за полвека-то наговорил кое-что, и это «кое-что» собрано в книгу «Борис Гребенщиков словами Бориса Гребенщикова».
То, что я жив, не перестает удивлять меня уже многие годы.
В детстве мальчишки меня не любили, потому что я к девочкам очень хорошо относился. Девочки меня любили. А коллектив меня не интересовал.
На мифическом Западе был Элвис, у нас был Высоцкий, и они несли на себе один и тот же крест: сказать несказанное. Уважаю его дар, но меня тяготит безысходность, встроенная в сам лад русской песни.
Никто и никогда не пел по-русски так просто и мудро, как Булат Окуджава. Песни Окуджавы всегда казались мне образцом достоинства, культуры и рыцарства.
Быть лидером мне совершенно не подходит. Лидер по определению должен наезжать на людей и делать так, чтобы ему верили. Я не хочу делать ни того, ни другого.
Рок-музыка — это когда пожилые спившиеся дяди стоят на сцене и зарабатывают свои нелегкие деньги. Упаси Господь, это тяжелая работа, я не готов к ней.
Беседовала Анна Балуева
Комсомольская Правда, 27 ноября 2013